Французский философ Ж.П. Сартр, участник «Сопротивления» произнес когда-то парадоксальную фразу: «Никогда Франция не была более свободной, чем в период фашистской оккупации». Он схватил единый феномен, иногда возникающий в истории великих народов: феномен спровоцированной самоидентификации. Именно при столкновении с Другим, возникает борьба за Свое, понимание Своего, развитие Своего. Известна, например, история вавилонского плена, в который попал народ Израиля. Плен длился 70лет, за это время израильтяне, которые не были в плену, забыли свои традиции, женились на иноверках… Но вот вернулись те, кто все 70лет хранил верность религии отцов и дедов. Вернулись фанатики, которые стали наводить порядок. Строжайше соблюдали заповеди, даже жен-инородок прогнали… Как знать, может если бы не плен, не было бы и сейчас никакого мирового еврейства…
На Россию монгольское иго подействовало как вавилонский плен на Израиль, она вышла из него верной традициям, закаленной, мобилизованной, с четким ощущением своей самости, так, что И. Грозный на предложение «давай жить как в Европе» от А Курбского ответил: «Россия не есть Европа, Россия есть Израиль!». Это означало признание гораздо более высокого статуса: мы, подобно Израилю ― есть избранный народ, а не какая-то там окраина Европы!
...<...>
Но уже при Иване Грозном, произошел серьезный сбой. С чем же он был связан? Почему так уверен был в «старине и православии» Иван Третий и так колебался Иван Четвертый? Иван Грозный, пытаясь решить проблему выхода к Балтийскому морю, осознал: насколько успешны были наши походы на Восток и несение «истинной религии» диким народам Урала и Сибири, настолько неуспешны были наши войны на Западе. Россия постепенно начала играть роль прокладки, начала занимать своего рода промежуточное положение, между цивилизованной Европой и дикой Азией. Православие как миссия годилось для наступления только в одну сторону и не годилось для наступления в другую. Оно годилось для защиты и не годилось для экспансии. Поэтому Иван Грозный начинает смотреть в сторону Европы и изучать ее опыт. Иван Грозный, вопреки мнению многих историков, видящих в нем типично азиатское явление, наоборот, был в значительной мере заражен «европейскостью». После неудачных ливонских войн он впадает в кризис и всерьез думает о европейском, по сути, проекте перехода от теократической монархии к светской. Он страдает раздвоением личности. Он еще в споре с Курбским твердо придерживался мнения, что «Россия есть Израиль, а не Европа», но в то же время учреждает опричнину. Ведь постановка себя над Церковью и жестокие казни ― это сугубо европейское, невиданное ранее на Руси дело. Иван Грозный во всем (даже в брачной жизни) брал пример со старшего современника англичанина Генриха Vlll. Генрих, а так же испанские короли Карл V, Филипп ll, французский король Карл lХ казнили сотнями тысяч, так что 3-4 тысячи жертв Ивана Грозного ― просто невиданный «гуманизм и мягкотелость» в сравнении с «цивилизованной Европой». Но именно для России это и был шок, потому что такого зверства от своего государя, от отца, по отношению к своим же православным она не ожидала. Сам Грозный бесконечно кается, вновь возвращается к казням, и кается опять. Эта маятниковость, маята в «голове» России во сто крат увеличенной отразилась в теле государства, Россия пошла вразнос. Царь сам показал пример, как можно убивать Патриарха, лгать, казнить, нарушать все заповеди, а уж если это позволено Царю, с которого больший спрос у Бога, то что ждать от слабых, простых людей. Все стало разрешено, все позволено… Началось смутное время, упадок, прежде всего, духовный, череда предательств, толкотни возле трона и проч [#].